Основные черты личности современного российского офицера. Типовые качества российского офицера или с чем я мучаюсь каждый день. «Человек должен знать все о чем-то и что-то обо всем»
Чем определяется эффективность работы любой части и подразделения? Можно назвать много факторов. Но вот опрос, проведенный автором среди офицеров в звании полковника – капитана 1-го ранга, показал: подавляющее большинство считают, что она на 70 процентов и более зависит от личности командира. Продуктивность работы человека в рамках любой системы определяется стимулами, которые эта система ему предоставляет. Самый главный, ключевой, определяющий службу офицеров в Вооруженных Силах – фактор карьеры. Именно желание карьерного роста (а значит, и повышения социального статуса) приводит молодых людей в военные училища. Карьера – основной мотив офицера, стержень, вокруг которого вращается вся служба. Именно этим офицеры отличаются от других категорий личного состава (военнослужащих).
{{direct}}
П онятие карьеры и карьеризма офицеров в обиходе зачастую несет негативный оттенок, тем не менее оно оказывает решающее влияние на функционирование ВС. Именно конкуренция при движении по карьерной лестнице заставляет офицера непрерывно повышать уровень знаний, совершенствовать профессиональное мастерство и воздерживаться от дисциплинарных проступков.
С точки зрения офицера, карьера (в узком смысле) – это последовательное увеличение властных полномочий путем назначения на вышестоящие воинские должности и связанное с этим присвоение более высоких воинских званий.
С помощью правильно построенной карьеры (чередование должностей, мест службы, обучения) генерируются необходимый служебный опыт и необходимые знания для исполнения более высоких должностей. Она позволяет отбирать на высокие командные должности лучших офицеров.
Для реализации всех аспектов карьеры офицеров предназначена система кадрового отбора. Однако четкой регламентации построения и функционирования этой системы нет. Принципы, по которым должна осуществляться селекция на вышестоящие должности, законодательно не определены, критерии отбора рассыпаны по различным внутренним нормативным актам Минобороны. Все это снижает эффективность системы отбора, делает ее непрозрачной и лишает большинство офицеров главного стимула службы. Из ВС таким образом «вымываются» наиболее энергичные и перспективные офицеры, резко падает служебное рвение оставшихся. Кроме того, на высокие должности приходят люди, которые по своим деловым и моральным качествам не соответствуют необходимым требованиям.
Вывод – для повышения воинской дисциплины необходимо использовать факторы, влияющие на карьеру офицера: вопросы назначения на воинские должности и присвоения воинских званий, а также выстроить логически стройную систему, которая бы позволила выполнять главную функцию – способствовать продвижению по службе наиболее достойных, способных и мотивированных офицеров. Построение этой системы не может быть ограничено только кадровыми вопросами, помимо них карьера офицера зависит от множества и других факторов. Тем не менее вопросы кадрового отбора имеют решающее значение.
Достоверная информация в дефиците
“ Любое управленческое действие требует объективной оценки подчиненных, знания лучших и худших офицеров ”
В рамках существующей системы главная проблема при принятии кадровых решений – дефицит достоверной и объективной информации об офицере. Начальники, подписывающие представления и приказы о назначении, представляемого офицера лично знать не могут, поэтому основной способ принятия решений – анализ характеризующих документов, содержащихся в личных делах. В личном деле офицера значительное количество таких документов. Это аттестации, боевые и служебные характеристики, копии представлений к назначению на должность и к присвоению очередных воинских званий, копии наградных листов, копии представлений к увольнению. И этот список неисчерпывающий. Однако все они несут крайне низкую информационную составляющую. Стандартные фразы и обтекаемые формулировки не позволяют сделать достоверные выводы о достоинствах и недостатках человека. Причина в том, что процедура написания этих документов, установленная законом, не заставляет командиров и начальников глубоко анализировать личные качества офицера и тем более не стимулирует принципиальность оценок.
Аттестация как базовая процедура
Это очевидно, если проанализировать порядок написания характеризующих документов из личного дела офицера. Наиболее информативным документом должна быть аттестация. Законодательно установлена практика, по которой аттестация проводится в случаях назначения, увольнения, перевода и в других. Отзыв на военнослужащего, который и отражает все его достоинства и недостатки, составляется его непосредственным (прямым) командиром (начальником). Приказом министра обороны № 100 от 2002 года установлен перечень примерно 40 вопросов, на которые необходимо ответить в произвольной форме. Даже просто сформулировать ответы на столько вопросов довольно сложно. Процедура сочинения отзыва требует значительного времени и усилий, поэтому командиры, как правило, лично эти аттестации не пишут, перекладывая эту функцию на кадровые службы.
Фото: Алексей МатвеевКазалась бы, какая разница, кто написал тот или иной аттестационный отзыв – сам командир или по его поручению начальник кадрового органа. Разница существенная. Для начальника-кадровика сам текст отзыва не главное, он лишь средство выполнения кадровой работы (перемещения или назначения), по выполнению которой его оценивают. Да и для командира цель аттестации в большинстве случаев – не объективная оценка, а дежурное мероприятие. В результате большинство аттестаций подгоняется под конкретный повод (случай), а собранные в личном деле офицера ни в коей мере не могут служить источником информации о его достоинствах и недостатках. В еще большей степени все вышеизложенное относится к наградным листам и представлениям к назначению на должности.
Отдельного упоминани я из документов личного дела требуют характеристики. Несмотря на неоднократные упоминания в законодательстве о военной службе, ни в одном документе даже не установлено, кем и по каким случаям характеристика составляется, не определены правила ее написания. Поэтому на практике характеристики попадают в личное дело офицера редко и также несут мало объективной информации.
Как исправить ситуацию?
Необходимо совершенствование процедуры оценки офицеров с тем, чтобы при принятии кадрового решения в личном деле был максимум информации, который бы полностью характеризовал его личные качества, достоинства и недостатки. И чем больше информации будет в личном деле, тем эффективнее система кадрового отбора.
Какую информацию необходимо знать командиру, отбирающему офицера под свое начало? Прежде всего – допускает ли он дисциплинарные проступки. Об этом свидетельствуют объявленные взыскания. Однако даже следов дисциплинарной практики в личном деле офицера нет. Все поощрения и взыскания офицера учитываются в карточке поощрений и взысканий, которая хранится в штабе части. Этот порядок не претерпел изменений с введения дисциплинарного Устава Красной армии 1940 года.
Сама карточка не является документом строгой отчетности и при ее утрате (например при переводе офицера по службе) ответственности никто не несет. Более того, законодательно установлено, что при присвоении звания старшего офицера старая карточка поощрений и взысканий уничтожается, а в новую переносятся только поощрения. Но даже если карточка и уцелела, на принятие кадрового решения повлиять она все равно не может: решение принимается на основе личного дела, а карточка в личном деле не хранится, так как подшивать ее туда запрещается.
Подобная практика наносит огромный ущерб не только системе кадрового отбора, но и непосредственно системе поддержания воинской дисциплины. Так как взыскания не влекут каких-либо последствий для карьеры офицера, то и целей своих не достигают. Зачастую можно встретить офицеров, которые имеют десятки взысканий, но продолжают служить и успешно продвигаться по служебной лестнице.
Чтобы исправить положение, необходимо изменить порядок учета дисциплинарных взысканий. Необходимо, чтобы они (как и поощрения), объявленные офицеру, сопровождали его в течение всей карьеры. Самый простой и эффективный способ – упразднить карточку поощрений и взысканий. Учет дисциплинарной практики должен вестись в личном деле офицера, в разделе 1 – «Послужной список». Этот документ – основа личного дела, заводится при присвоении офицерского звания и сопровождает офицера в течение всей его службы.
Фото: Павел Герасимов
Для повышения правдивости аттестаций необходимо изменить процедуру их написания. Аттестации всего личного состава должны проводиться ежегодно, а их результаты аккумулироваться в вышестоящих кадровых органах. И приниматься во внимание при назначении на вышестоящие должности или в иных случаях.
Кроме того, чтобы аттестационный отзыв в полной мере нес ту информационную нагрузку, которая требуется, необходимо кардинально упростить и облегчить процедуру его написания. Целесообразно создать универсальный формализованный бланк с вопросами, на которые можно будет отвечать путем проставления отметок в соответствующих графах. Это избавит заполняющего отзыв от необходимости формулировать свои мысли и позволит сконцентрироваться на оценке офицера. Кроме того, конкретно сформулированные вопросы такого отзыва не позволят заполняющему его начальнику спрятаться за обтекаемыми формулировками, как это зачастую случается сейчас. Существенно упростится и процедура проведения аттестационной комиссии, которая будет сведена к обсуждению конкретных оценок по конкретным пунктам.
Для уменьшения субъективизма в оценках целесообразно установить правило, по которому отзыв должен заполнять не непосредственный начальник, а следующий за ним прямой начальник (если его нет – командир воинской части). Кроме того, необходимо законодательно вменить в обязанность заполнение подобного листа именно соответствующим начальникам лично и предусмотреть для этого механизм контроля и дисциплинарной ответственности за написание необъективных данных.
Информационные, формализованные технологии
Служебные характеристики требуют других подходов. В отличие от аттестации, которая оценивает в основном служебную деятельность и предусматривает коллегиальное обсуждение комиссией, характеристики должны отражать личные качества военнослужащего и личное мнение о нем того, кто характеризует офицера. Соответственно и писать характеристики должны те, кто близко знаком с офицером: непосредственные начальники, начальники по специальности, представители воспитательных органов, преподаватели вузов. И здесь необходимо разработать формализованные бланки для каждого случая, чтобы облегчить процедуру их написания. Необходимо учесть и реалии взаимоотношений в коллективах: непосредственному начальнику дать объективную характеристику зачастую означает испортить отношения с офицером. Поэтому чтобы минимизировать влияние личных отношений, необходимо характеристики офицера хранить во втором экземпляре личного дела в вышестоящих частях, запретив ознакомление с ним всех военнослужащих, включая и самого офицера, за исключением офицеров кадровых органов и прямых начальников. А за нарушение этого правила установить самую строгую ответственность должностных лиц.
Для управления воинским коллективом командиру (начальнику) необходимо непрерывно оценивать подчиненных ему офицеров. Любое управленческое действие требует объективной оценки подчиненных, знания лучших и худших офицеров. В любой части командиру хорошо известны офицеры, совершающие дисциплинарные проступки, и число их обычно невелико. Остальные офицеры, не допускающие явных проступков, как правило, оцениваются командованием положительно. При этом очевидно, что не может быть двух офицеров, выполняющих свои обязанности одинаково. Соответственно в части всегда есть самый лучший и самый худший офицер. На основании объективных данных командование будет вынуждено глубоко проанализировать качество службы офицеров и получит данные, позволяющие решать множество вопросов, возникающих в ходе повседневной деятельности.
Сделать это можно путем определения совокупной взвешенной оценки (рейтинга) личных качеств офицеров, методика которой была разработана и опробована в моей части.
Принципы ее достаточно просты. При проведении ежегодной аттестации офицеров, предложенной выше, соответствующие начальники заполняют формализованный бланк аттестационного отзыва, в котором каждое качество офицера оценивается по пятибалльной шкале. Заполнение отзыва заключается в проставлении отметок в квадратах, соответствующих оценкам личных качеств офицера.
Аттестационная комиссия части рассматривает аттестационные листы и проверяет обоснованность оценок. Далее листы офицеров утверждает командир воинской части. После утверждения подсчитываем сумму баллов, характеризующую служебную деятельность каждого офицера. В соответствии с количеством набранных баллов выстраиваем список офицеров от максимального значения до минимального. Полученное место в списке – это совокупная, то есть определенная по многим параметрам, взвешенная в сравнении с оценками других офицеров оценка личных качеств офицера. При этом эта оценка – выражение мнения всех начальников: прямого начальника, составляющего отзыв, аттестационной комиссии, которая проверит оценки, данные начальником, составляющим аттестационный отзыв, и командира части, утверждающего аттестацию.
Чтобы упростить составление списков аттестаций, подсчет и анализ полученных результатов, целесообразно использовать электронные базы данных.
Преимущества предлагаемой системы очевидны. Процедура оценки заставит командование части планомернее и глубже анализировать ситуацию в коллективе. Построение рейтинга совместно с проведением аттестации позволит опираться в оценке на конкретные критерии, а значит, повысит прозрачность решений, будет способствовать более дифференцированной и комплексной оценке офицеров.
Построение рейтинга на основе такой открытой процедуры будет стимулировать исполнение обязанностей, так как заставит каждого офицера наглядно осознавать реальную оценку своей службы. Так как результаты аттестаций офицеров повлекут за собой серьезные последствия, повысится значение аттестации, что неизбежно повлечет за собой и повышение ее качества.
Ежегодное представление в вышестоящие кадровые органы рейтинга офицеров, основанного на аттестации и объявленного приказом командира, не позволит командованию частей искажать оценку офицеров, представляемых к повышению по службе. Вышестоящие же органы при накоплении данных смогут гораздо глубже анализировать ситуацию.
Предлагаемая концепция позволит создать в воинской части замкнутую систему с обратной связью. С одной стороны – система построения рейтинга будет основана на очевидных критериях, а с другой – необоснованное его повышение затронет интересы других офицеров. В конечном итоге те, кто займет несоответствующее место, будут вынуждены отстаивать свои права в установленном законом порядке, что обеспечит объективную оценку офицеров в целом.
Воинское звание офицера – наглядное отражение его карьеры, достигнутых успехов, его статуса в иерархии ВС. По сути своей это оценка деловых и моральных качеств военнослужащего, его способности руководить тем или иным воинским коллективом. В строго иерархичной структуре, коей является армия, оно позволяет упорядочить взаимоотношения между военнослужащими и в повседневной службе, а тем более в военное время. Именно воинские звания дают возможность мгновенно определять иерархию любой общности военнослужащих и, следовательно, не терять управления. В основе системы званий лежит принцип, подразумевающий, что офицер с более высоким званием обладает более высокими знаниями, опытом и моральными качествами.
К сожалению, существующая процедура присвоения званий в ВС подрывает принцип, положенный в основу системы воинских званий, так как не учитывает качество исполнения военнослужащим его служебных обязанностей, его деловые и моральные свойства. В соответствии с федеральным законом «О воинской обязанности и военной службе» достаточно просто пребывать установленное время на соответствующей должности и очередное звание будет присвоено автоматически, даже если военнослужащий совершенно не справляется с занимаемой должностью. Таким образом, один из основных стимулов военной службы безосновательно вычеркнут, получение очередного звания превращено в безусловное право, что необоснованно уравнивает в правах офицеров, заслуживших свое звание, и нарушителей воинской дисциплины.
Для исправления ситуации необходимо вернуться к практике Советской армии. Законодательство о военной службе Союза ССР предусматривало, что присвоение воинских званий офицерам происходило с учетом их личных качеств, а имеющим существенные недостатки в несении службы и в личном поведении, хотя и отвечающим другим условиям, присвоение очередного звания не производилось до устранения недостатков и положительного решения аттестационной комиссии.
Еще одним аспектом совершенствования системы воинских званий офицеров могло бы стать восстановление дисциплинарного взыскания – снижение в воинском звании на одну ступень. Сейчас такое взыскание предусмотрено только для сержантов (старшин).
В Советской армии снижение офицеров в воинском звании на одну ступень было действенным взысканием и играло существенную роль в поддержании воинской дисциплины офицеров. Для исключения субъективизма при вынесении подобного взыскания было бы логично ввести судебный порядок снижения в воинском звании по решению военного суда, подобно тому, как это реализовано по отношению к дисциплинарному аресту.
Затронутые вопросы – только часть начального уровня совершенствования системы поддержания воинской дисциплины офицеров и не требуют глобальных изменений в ВС. Однако для получения по-настоящему значимых результатов необходимы более значительные изменения в существующей системе работы с военными кадрами.
Практически все специалисты, занимающиеся компаративными исследованиями элитных групп, признают особую значимость семейной среды не только на начальном этапе формирования сознания, но и в последующей служебной деятельности офицера. По образному выражению известного культуролога Г. Д. Гачева, “национальная природа и дух питают интеллект и воображение своих детей, снабжают особыми архетипами, оригинальными интуициями, неповторимыми образами, странными ассоциациями”27.
Из послужных списков офицеров обычно можно почерпнуть довольно скупые сведения касательно деталей социального происхождения и семейного воспитания будущих военачальников. Запись “из дворян Н-ской губернии” оставляет открытым вопрос о “качестве” самого дворянства, особенно в отношении офицеров Генерального штаба28. Кроме того, некоторые косвенные анкетные
сведения, например, упоминание об обучении в Пажеском корпусе или престижных военных училищах (Николаевском кавалерийском, Михайловском артиллерийском, Павловском пехотном, Николаевском инженерном, 1-м и 2-м Константиновских и др.) позволяют определить примерный общественный статус и имущественное положение семьи, доминирующую роль в которой на протяжении периода взросления будущего офицера играл отец - как правило, профессиональный военнослужащий, занимавший командные должности в армии или сфере государственного управления.
Дневники и мемуары современников событий 1900-х гг. наполнены описаниями “дворянских гнезд”, из которых “вылетали в большую жизнь” юноши, становившиеся кадетами военно-учеб- ных заведений29. К традиционным особенностям “микроклимата” дворянских семей, независимо от благосостояния, можно отнести атмосферу любви и уважения родителей друг к другу, обычно царившую там; тесные дружеские отношения между братьями и сестрами, продолжавшимися всю жизнь; неукоснительное соблюдение дней рождения, других общих для семьи памятных дат, религиозных праздников; совместное чтение произведений художественной литературы обычно по вечерам; регулярные поездки за город, а также, если позволяли средства, туристические путешествия по России и за рубеж.
Все это формировало у детей и подростков такие черты духовного склада, как привязанность к семейному очагу, “малой родине”, священным традициям предков. Одновременно присутствие в большинстве состоятельных дворянских семей подданных других государств (как правило, Франции, Германии, реже Великобритании), выполнявших функции гувернеров-воспитателей, способствовало приобщению дворянских отпрысков к общеевропейским культурным ценностям. Причем в ряде случаев, по мнению современников, этот процесс носил излишне космополитическую направленность. “С XVIII в. представители высшего класса России за несколькими исключениями вели образование и воспитание своих детей так, что все западное, европейское должно было стать им ближе всего русского, - писал в “Задачах русской армии” А. Н. Куропаткин. - Окруженные гувернерами-иностранцами, дети наших вельмож прежде всего выучивались иностранным языкам, затем русскому. Было время, когда говорить по-русски с иностранным акцентом было признаком хорошего тона” .
И все же искренний патриотизм, вмещавший глубокое почитание монарха и канонов православия (за исключением приверженцев других конфессий, например, лютеран), привитый молодым
офицерам с “младых ногтей”, оставлял место проявлениям снис- ходительно-высокомерного отношения к иным странам и народам Европы, живущим, с точки зрения представителей российской военной элиты, излишне практично, бездуховно, “не по-христиански”. Исторические корни такого восприятия в России романогерманской католическо-протестантской инокультурной среды лежат в средних веках, когда Флорентийская уния и падение Константинополя на фоне внешнеполитических успехов Москвы привели к тому, что, по справедливому замечанию видного православного богослова А. Шмемана, “взлет национально-религиоз- ного сознания обернулся торжеством московского самодержа- вия”31.
Вот как, например, оценивал исторический опыт Запада сам Николай II, бывший, по отзывом многих современников, типичным представителем элитного слоя военных. Когда начальник канцелярии Министерства императорского двора генерал-майор А. Мосолов при встрече с самодержцем восторженно заговорил о личности и делах Петра I по случаю 200-летия основания северной столицы, Николай II к удивлению своего подданного ответил сдержанным молчанием. Будучи спрошенным о причине столь холодного отношения к деяниям великого предшественника, царь ответил: “Конечно, я признаю много заслуг за моим знаменитым предком, но, сознаюсь, что был бы неискренен, ежели бы вторил вашим восторгам. Это предок, которого менее других люблю за его увлечение западной культурой и попирание всех чисто русских обычаев (курсив мой - Е. С). Нельзя насаждать чужое сразу, без переработки. Быть может, это время как переходный период и было необходимо, но мне оно несимпатично”3 .
Примечательно, что официальная пропаганда времен Первой мировой войны постаралась использовать эти представления для идеологического обоснования противоборства с Центральными державами. Иллюстрациями служат выдержки из многочисленных популярных пропагандистских брошюр, распространявшихся на фронте и в тылу как среди военнослужащих, так и гражданского населения. “Иго немецкое внесет в ряды угнетенных также злобу и рознь, которые навсегда разъединят узы крови, веры и культуры, - писал побывавший в плену журналист Г. Бостунич. - В этом ведь и секрет немецкого могущества, к этому и готовили эту озверевшую нацию - сеять ужас и рознь. Немецкая сила в слабости не столько физической, сколько духовной”33. Аналогичным образом глубинная духовность русских, и славян вообще, противопоставлялась внешней, только по форме христианской жизни “инородцев” в другом издании: “Германцы усвоили общеевропей
скую культуру постольку же, поскольку дикарь усвоил себе общение с усовершенствованным огнестрельным оружием, - отмечал профессор Саратовского университета В. Г. Бируков. - Налицо культура техники, орудий истребления, правильное распланирова- ние улиц и садовых дорожек, но нет культуры духа, и нет вместе с тем того злодеяния, какого не могли бы совершить германцы”34. Пожалуй, квинтэссенцией подобных суждений явился образ немцев как “обезьян на велосипеде”, пропагандировавшийся на страницах “Нового времени” в годы войны35.
Воспитание с детства представления об особой миссии России и русских в мире, несущих другим народам свет истинной духовности и нравственности, воплощением которых выступал “помазанник Божий”, исключало даже намек на возможность изменения политического строя. По образному высказыванию одного из ближайших наперсников Николая II - князя В. М. Мещерского, “как в себе ни зажигай конституционализма, ему в России мешает сама Россия, ибо с первым днем конституции, начнется конец единодержавия, а конец самодержавия есть конец России”36.
Из сказанного вытекает, что монархизм наиболее последовательных “миссионеров” - защитников царя и Отечества по долгу службы - русских офицеров, усвоенный ими еще в нежном возрасте, отнюдь не являлся, как утверждалось в советской историографии, результатом “оболванивания” подростков в учебных заведениях императорской России, а служил краеугольным “камнем” менталитета людей в погонах как и вообще всей политической элиты начала XX в. Иллюстрацией служит впечатление государственного секретаря Р. Лансинга о личности посла (а в прошлом военного) в Вашингтоне Ю. П. Бахметева: “Он принадлежал прошлому веку. Его современный облик и манеры были просто внешним налетом. Его преданность царю и особам императорской крови была средневековой. Для него царь был Россией” 1.
Попутно можно высказать суждение о том, что дискредитация монарха и его семьи на протяжении войны в глазах сначала правящей элиты, а затем и крестьянских масс стала фатальной для всего социально-политического строя романовской империи. Видимо, закономерно, что момент отречения царя воспринимался современниками как церемония “похорон” всего прежнего мироустройства. В мемуарах подполковника Генерального штаба Б. Н. Сергеевского содержится любопытное наблюдение: “Случайно оказавшийся в толпе (собравшейся в Могилеве вокруг губернаторского дома, где остановился Николай II - Е. С.) офицер Генерального штаба подполковник Тихобразов рассказал нам в тот день, что толпа держала себя как на погребении знакомого человека:
царила полная тишина, все мужчины сняли шапки, лишь слышались отдельные женские сдержанные рыдания...”38
Элементы патернализма во взаимоотношениях старших и младших по социальному положению членов общества формировали в сознании молодых офицеров образ заботливого “отца-ко- мандира”, который также как царь для подданных был призван служить непререкаемым авторитетом в глазах нижних чинов39. О влиянии описанных представлений на мировоззрение элитных кадров можно судить, например, по воспоминаниям А. И. Деникина, который, характеризуя ситуацию в России и за рубежом, с гордостью подчеркивал: “Вообще русское военное законодательство, карательная система и отношение к солдату были несравненно гуманнее, нежели в других первоклассных армиях “более культурных народов”40. И это написал человек, который был прекрасно осведомлен о всех негативных явлениях жизни и быта как столичных, так и провинциальных гарнизонов.
Казалось бы, ситуация в крупных городских центрах открывала перед элитным офицерством несравнимо больше возможностей для преодоления стереотипов мышления. Но традиционное недоверие в военной среде к “штафиркам” - т. е. гражданским лицам - вызывало неприятие офицерским корпусом демократических ценностей гражданского общества, характерное не только для императорской России, но и других западных стран. “Политические институты он (то есть элитный военный - Е. С.) считает только помехой в делах, - замечает Р. Миллс. - По его мнению, в них часто царит коррупция и они обычно плохо функционируют; в них работает множество недисциплинированных и сварливых существ”41.
Важно отметить, что замедленность процесса формирования гражданского общества в России практически исключала повторение здесь французского, не говоря об американском, варианта стирания граней между военной элитой “крови” и обывателями, носившими партикулярное платье, либо в течение короткого времени - солдатскую шинель. Причем консервации существовавших порядков во многом способствовал именно патернализм в восприятии высшими слоями низших. С этой точки зрения уместно привести мнение вице-адмирала князя А. А. Ливена, занимавшего накануне мировой войны пост начальника Морского Генерального штаба: “Офицеры разнятся от нижних чинов в двух отношениях: по общественному положению и по служебному. Матрос происходит из низших слоев населения - мало развитых и бедных, офицер же принадлежит к более интеллигентным и имущим классам, так называемому привилегированному сословию. Между обоими
существует пропасть от рождения, трудно переходимая как с той, так и с другой стороны”. И далее: “Мы никогда не знаем, какие их (то есть матросов - Е. С.) истинные желания и взгляды, и они к нам всегда относятся с оглядкой”42.
Специально изданная в 1900 г. брошюра “Наставление к самодисциплине и самовоспитанию. Собрание писем старого офицера к своему сыну” содержала перечень традиционных добродетелей для внушения отпрыску буквально с пеленок. Кроме любви к монарху и Отчизне, соблюдения обычаев православия, а также покровительственного отношения к низшим сословиям, каждому русскому офицеру следовало “оберегать фамильную честь”, “не пятнать мундира порочными поступками - корыстолюбием, распутством, жестокостью”, “защищать слабых и лиц женского пола”, стремиться быть “справедливым и милосердным”43.
Среди других положительных черт характера выходцев из дворянских семей России, обусловленных семейным воспитанием, выделяются традиции верности в службе, любви и дружбе. Мы имеем в виду крайне негативное отношение в офицерской среде к нарушению присяги, открытым изменам в семейной жизни (хотя случаи адюльтера известны) и предательству друзей. Иное дело, что, доведенные до крайности, эти положительные качества превращались в недостатки, особенно заметные при столкновении с рациональным миропониманием и поведением западного человека, не склонного под влиянием протестантской этики, например, к фаталистическому самопожертвованию во имя сослуживца, друга или любимой женщины.
Огромная роль православия в империи только подчеркивалась глубокой набожностью самого Николая И: “Государь был искренно верующим человеком и убежденным фаталистом, - вспоминал флигель-адъютант последнего самодержца С. С. Фабрицкий. - Ничто не могло поколебать веру государя в Господа Бога и убеждения, что ни один волос не упадет помимо Воли Всевышнего”44. Конечно, и среди военных раздавались критические голоса в отношении “восточного фатализма” православной церкви, деятельность которой к началу XX в. далеко не всегда отвечала общественным чаяниям. Может быть, несколько сгущая краски, но в целом справедливо один из современников следующим образом характеризовал ситуацию предвоенных лет: “В церкви редко раздавался призыв к самоусовершенствованию и христианским качествам.. . Не этика, а формы были на первом месте у церкви”45.
Однако подобные взгляды были все же более характерны для молодого поколения, в то время как люди зрелого и пожилого возраста продолжали воспринимать окружающий мир через призму
канонов православной этики. Иллюстрацией служат размышления генерал-лейтенанта Н. П. Михневича, занимавшего в течение ряда лет пост начальника Главного штаба. Так, 24 сентября 1913 г. под впечатлением своего доклада у помощника военного министра Михневич сделал весьма любопытную запись в дневнике: “Много беседовали по душам. Умный он (инженер-генерал Вернандер - Е. С.), рационалист, без веры; вот влияние лютеранства. (...) В разговоре я почувствовал в нем немца, не любящего русских. Я заметил, что русские - ужасные революционеры; вечно будируют. Он ответил: “И всегда под чьим-нибудь сапогом!” Каково! Вот здесь и обнаружился взгляд немца на славян, что это женственная раса, рожденная для подчинения, а не для власти. О, Господи!! Может быть, они и правы, сознавая условия властвования современным. А в будущем: неужели власть будет правом насильников? Думаю, что духовное начало постепенно будет брать верх, скорее будут подчиняться добру и сердцу милостивому, чем насилию и горделивости. Как жаль, что, по-видимому, хороший человек, но серый и без веры (курсив мой - Е, С.)”46. Довольно красноречивое признание!
По мнению большинства специалистов в области элитологии, следующим после семьи важнейшим каналом обретения представлений в плане профессионализации выступает система образования*1. С этой точки зрения, военно-учебные заведения различных типов в России, напоминавшие, как уже говорилось, систему закрытых частных школ в Великобритании, отшлифовывали пред- ставленческую и поведенческую модели жизнедеятельности офицера, важнейшей стороной которых выступали корпоративные связи между товарищами по классу, курсу, училищу. В то же время подчеркнутая аполитичность учебного процесса и жесткие рамки формулы “За Веру, Царя и Отечество” сковывали “откровенность мысли”, исключая всякие попытки “вольнодумства”. Подтверждением служат учебные планы и программы, которые довольно скупо отражали новейшие события социально-политической, экономической и культурной жизни России, а также других стран. Например, тематика военной хрестоматии под редакцией генерал-майора Генерального штаба В. Пруссака, увидевшая свет в 1912 г, и рекомендованная для кадетских корпусов, ограничивалась прозаическими и стихотворными произведениями из эпохи Отечественной войны 1812 г., обороны Севастополя и истории казачества. Пожалуй, единственным приближенным к реалиям пассажем этого издания являлась заметка о скаутах - небольшой отрывок из книги британского полковника У. Баден-Пауэлла
“Юный разведчик”, переведенной на русский язык специалистами ГУГШ48.
Как известно, реформы 1860-х - 1870-х гг. внесли в военное образование новый элемент - обучение будущих офицеров точным наукам. Источники показывают, что процесс расширения технических знаний к началу XX в. входил во все большее противоречие с гуманитарной подготовкой командных кадров, что особенно ощущалось в военно-инженерных, артиллерийских и морских училищах. “У наших офицеров, - писал вице-адмирал А. А. Дивен в 1908 г., - теоретические знания, как в технике, так и в воен- но-морских науках очень хороши. Иногда приходилось даже удивляться относительному невежеству в таких вопросах иностранцев, например, англичан” 9. Поэтому необходимость знакомства со специальной военно-технической периодикой, чтобы быть в курсе мировых тенденций, позволяла наиболее заинтересованным офицерам преодолевать негативное отношение к опыту западных стран.
Процесс социализации личности в описываемых учебных заведениях подразумевал формирование еще одной черты мировоззрения профессиональных защитников Отечества - иерархичности мышления, которая по сути дела отражала “пирамидальную структуру” социально-политического устройства Российской империи - излюбленный объект графических упражнений карикатуристов левой политической ориентации. “Армия выступает одним из самых олигархических институтов, поскольку смысл ее существования в подавлении всех противоборствующих организаций”, - отмечал американский социолог К. Путнэм50.
Вот как, например, характеризовал атмосферу Морского кадетского корпуса один из его выпускников: “Вообще вся жизнь в корпусе была поставлена на бездушном выполнении номеров расписания. Все начальство, включая и дежурных офицеров, держало себя от кадет очень далеко. Это были не старшие товарищи, а надсмотрщики, наблюдавшие за тем, что можно делать и чего нельзя. Никогда никто из офицеров в корпусе с нами не разговаривал и не старался в свободное время приохотить к морскому делу и его изучению”51.
Однако, с другой стороны, внешняя структурированность вооруженных сил сочеталась в России с ведомственной неразберихой, бюрократическим дублированием функций управления, волокитой в решении вопросов, которые требовали принятия ответственности на себя. Генерал-майор Е. 3. Барсуков, служивший в Главном артиллерийском управлении, вспоминал: “По существовавшим в то время законам военный министр, непосредственно подчиненный
царю, являлся главным начальником “всех отраслей военно-сухо- путного управления”, но не войсковых частей. Главными их начальниками были командующие войсками в округах, подчиненные непосредственно также царю”52.
С волокитой, ведомственной разобщенностью и бюрократией молодые офицеры сталкивались уже в стенах учебных заведений, например, военных академий, не говоря о служебном поприще. Причем, ситуация оставалась прежней в течение десятилетий. Для сравнения приведем красноречивые суждения одного из корпусных командиров эпохи Николая I, а затем компетентное мнение А. Ф. Редигера, занимавшего пост военного министра с 1906 по 1909 г.
Итак, генерал А. В. Сабанеев в одном из писем 1829 г. с грустью констатировал: “Таких порядков как у нас, нет в европейских армиях; у нас все всё делают и всё как-нибудь. Нигде столько не марается бумаги и не выдумано форм рапортов, как у нас. Ничто не соображено ни со способностями, ни с силами человеческими”53. Спустя 70 лет А. Ф. Редигер, критически оценивая “самостийность” командующих округами, корпусных командиров и даже начальников дивизий (такое бывало при особых заслугах или высокой протекции), приходил к неутешительному выводу: “В результате получалась оригинальная картина: на низах армии строгая дисциплина и субординация, доходившая до приниженности, в высших инстанциях становились все слабее и на самых верхах исчезали вовсе. Сознание своей независимости и вседозволенности нередко доводило старших чинов до самодурства или унизительного обращения с младшими и заставляло последних искать компромиссы между указаниями уставов и законов и требованиями начальства. Вожди армии её портили!54”
К сожалению, Первая мировая война только усилила отмеченные недостатки, вызвав, если так можно выразиться, “кризис исполнительности” командных кадров высшего уровня. По воспоминаниям Г. И. Шавельского, однажды в 1916 г. генерал М. В. Алексеев “изливал” ему “свою скорбь” по этому поводу в следующих выражениях: “Ну, как тут воевать? Когда Гинденбург отдает приказание, он знает, что оно будет точно исполнено не только командиром, но и каждым унтером. Я же никогда не уверен, что даже командующие армиями исполняют мои приказания. Что делается на фронте - я никогда точно не знаю, ибо все успехи преувеличены, а неудачи либо уменьшены, либо совсем скрыты”55.
Наконец, вхождение в армейскую рутину довершало формирование менталитета молодого офицера, стремившегося к вершинам карьеры. “Военная среда оказывает решающее воздействие на принадлежность к ней людей, ибо она тщательно отбирает своих
будущих членов и выбивает из них ранее приобретенные представления; она изолирует их от гражданского общества и на протяжении всей их жизни стандартизирует их карьеру и поведение”, - отмечает Р. Миллс. Пожалуй, данное определение заслуживает внимания с одной оговоркой: нам представляется, что корректнее говорить не о “выбивании” приобретенных ранее представлений, а об их модификации на протяжении службы.
Как известно, большинство представителей военной элиты имело возможность довольно регулярно посещать европейские страны не только в качестве легальных туристов, но и с разведывательными целями. Порой их пребывание в том или ином государстве затягивалось на месяцы, что позволяло эмиссарам Генерального штаба лучше познакомиться с жизнью других этно-соци- альных общностей. О масштабах деятельности такого рода на территории большинства держав Старого континента говорят многочисленные публикации в прессе того времени. “Офицеры бывают командированы за границу для военной разведки, - писала, например, венская газета “Цайт”. - Часто приходится читать, что офицер чужой армии был задержан в том или другом государстве за разузнавание подробностей относительно крепостей, коммуникаций, дислокации войск, мобилизационных планов и т. п. Обыкновенно такого офицера не ждет никакое строгое наказание, он отбывает несколько недель или месяцев более или менее легкого тюремного заключения, после его освобождают. Судебного процесса по возможности избегают. Такое снисходительное отношение является как бы молчаливым соглашением между державами, но, конечно, только в мирное время”56. Вполне понятно, что поразительная по меркам XX в. легкость наказания, которому подвергались арестованные военные разведчики, только поощряла их на новые подвиги57.
И тем не менее, как показывают источники, даже в среде военных атташе, не говоря уже о нелегалах, были широко распространено такое явление, как этноцентризм - т. е. сверхпозитивное, некритическое отношение ко всему российскому и негативное, обличительное эмоционально-оценочное восприятие “чужого”, характерное как для массового, так и для элитного сознания европейских народов на протяжении всего XX в. “Обычно люди смотрят на внешний мир как бы изнутри, что предполагает проекцию на него собственной системы представлений, автоматически редуцирующих способность к пониманию “иного” через принижение, если не абсолютное исключение, мотиваций, намерений, социокультурных ориентиров и достижений других народов в сфере ма
териально-технического развития”, - пишет современный американский психолог58.
По мнению исследователей, этноцентризм проявляется на различных уровнях ментальности - от подсознательного (конотив- ного) до рефлексивного (когнитивного), однако наиболее заметен он в эмоционально-поведенческом аспекте индивидов и социальных групп, принимая такие формы этнической нетерпимости (ин- толерантности), как сегрегация (сокращение социокультурных контактов), ассимиляция (уничтожение этнической самобытности) и даже геноцид (физическое истребление иной этнической группы)59.
Анализ источников свидетельствует, что для подавляющей части правящей элиты России, не исключая “военный Олимп”, антидемократизм сочетался с этнической интолерантностью, порой принимавшей крайнюю форму великодержавного шовинизма, хотя и здесь наблюдалась определенная амбивалентность.
С одной стороны, мировоззрению имперской бюрократии, как уже отмечалось, были присущи элементы космополитизма, поскольку верхи российского общества начала XX в. имели в своем составе выходцев из фамилий, предки которых десятилетия и века тому назад переехали из европейских стран, особенно Германии, в Россию на службу царю. К началу Первой мировой войны примерно 50 ООО “русских немцев” имели ученые степени, 35 ООО служили по различным гражданским и Военному ведомствам, а около 50 ООО принадлежали к дворянскому сословию или категории почетных граждан60.
Специальные подсчеты, проведенные молодым российским исследователем А. А. Меленбергом, иллюстрируют “удельный вес” этнических немцев в корпусе офицеров Генерального штаба к 1914 г.: из 82 полных генералов - их было 24 чел., из 115 генерал- лейтенантов - 27 чел., из 224 генерал-майоров - 24 чел. При этом из 36 командующих корпусов лиц с немецкими фамилиями насчитывалось 10 чел., а из 12 командующими войсками округов - 6 чел. Аналогичная ситуация складывалась и на флоте: из 12 адмиралов продолжали службу 4 этнических немца, из 18 вице- адмиралов - 4, из 23 контр-адмиралов - 6, из 108 капитанов первого ранга - 21, наконец, из 238 капитанов второго ранга - 52. Важно отметить, что доля “русских немцев” в среде военной элиты сохраняла устойчивость на протяжении всего периода царствования Николая II61.
“Правда неоспоримая, - подчеркивал один из современников, - что лица немецкого происхождения пользовались у нас вообще, а в том числе и в армии особым фавором и им бывало легче без осо
бых данных проскочить в “дамки”62. Другой очевидец с негодованием писал: “Немецкая фамилия была дворянским титулом, купленная в Берлине за 5000 руб. частица “фон” делала аристократом. Чтобы сделать карьеру, надо было жениться на немке или закончить образование в Германии. “Умляут” давал доступ ко двору. Роин становился Рейном. Можно было быть сыном простого мужика, но германофилом - и доверие высших сфер открывало карьеру”63.
Любопытное свидетельство почитания всего немецкого среди молодых русских генштабистов, впрочем, носившего скорее ернический, чем серьезный характер, можно найти в мемуарах генерал- майора Б. В. Геруа, который следующим образом описывал развлечения офицеров ГУГШ: “Германское же отделение (Скалой, Водар и Рябиков) завели обычай праздновать день рождения кайзера по немецкому ритуалу. Все члены разведывательного отдела приглашались на завтрак в ресторан Лейнера на углу Большой Морской и Невского, посещаемый преимущественно немецким купечеством Петербурга. Там, в отдельном кабинете, под управлением Рябикова, проведшего год в прикомандировании к германскому пехотному полку для изучения языка, мы воспроизводили церемониал немецких офицерских собраний: деревянно вскакивали по сигналу, кричали “hoch”, “prosit”, “die erste Rackette kommt”, стучали огромными пивными кружками по столу и пили тост за здоровье Вильгельма!”64
Только в последние один-два года кануна Первой мировой войны германофилия в правящих верхах романовской России сменилась германофобией. При этом решающее значение имел закон о двойном подданстве, вступивший в действие 1 января 1914 г. на территории Германии. Ведь согласно этому юридическому акту все этнические немцы, независимо от страны проживания, получали возможность обратиться с прошением о предоставлении им второго, германского подданства, что, естественно, не могло не вызвать болезненной реакции российского общественного мнения. Видимо, неслучайно поэтому представители официальных властей, как например особоуполномоченный по гражданскому управлению Прибалтийским краем генерал-лейтенант П. Г. Курлов, с началом боевых действий открыто призывали правительство вынудить этнических немцев “резко отмежеваться от германцев, забыть об общности происхождения, забыть об общности языка и совершенно вычеркнуть из своей памяти родственников, сражающихся в войсках противника”65.
Совершенно иная ситуация наблюдалась в контексте отношения правящих верхов к, если можно так сказать, “инородцам” вос
точноевропейского или азиатского этнического происхождения. “Пусть сократят громадную на бумаге нашу армию, - писала, например, официозная газета “Новое время” в июле 1907 г., - но пусть очистят её от десятков тысяч больных и неспособных к военной службе, а равно от массы инородцев, заражающих казарму пропагандой”66.
Анализ планов и практических действий по русификации Финляндии, Польши и других западных областей Российской империи не входит в задачу нашей работы. Отметим лишь антисемитизм как один из типичных этнических стереотипов российских военных, приобретавшихся ими в семье, учебном заведении и на службе. Ниже этот вопрос будет рассмотрен более обстоятельно. А пока лишь отметим, что образ евреев в представлениях военнополитической элиты России ассоциировался с попытками Запада навязать ей чуждые социально-политические порядки и развалить вооруженные силы империи. Характерным образчиком может служить отрывок из воспоминаний генерал-майора свиты Г. О. Рауха, попытавшемся определить главную причину революции 1905 г. в получении “смутьянами” денежных средств из-за рубежа: “Жертвователями являлись, конечно, почти исключительно евреи, - безапелляционно замечает автор. - Оно и понятно - евреи всего мира постоянно стремятся к одной цели - добиться равноправия в России, чтобы затем совершенно поработить её, а достичь этой цели, они понимают, возможно лишь при полном политическом перевороте, то есть при революции”67. Почти теми же словами характеризует революционный процесс и начальник военно-учебных заведений империи великий князь Константин Константинович. Дневниковая запись от 14 февраля 1906 г. содержит следующий пассаж: “Объявлено указом Сенату, что Государственная Дума соберется 27 апреля. Многие радуются. Я же полагаю, что мы до Думы не доросли, что в нее попадут все больше жиды и проку от нее едва ли дождаться”68. В близком по смыслу духе, но относительно вооруженных сил, высказывался и А. Н. Куропаткин: “Одна только народность не привилась к нашей армии: это еврейская. Принимая ряд незаконных мер, чтобы избежать военной службы, евреи за некоторым исключениями составляют бремя для армий в мирное время и горе в военное время.
Примечательно, что бытовой антисемитизм, распространенный среди русских офицеров, приобретал крайние формы в случае обострения социально-политической ситуации при молчаливом попустительстве высших властей. В связи с этим любопытно привести свидетельство супруги генерала от инфантерии Е. В. Богдановича, известной хозяйки великосветского салона А. В. Богданович
(урожденной Бутовской), которая после беседы с волынским губернатором бароном Ф. А. Штакельбергом записала в дневнике октября 1906 г.: “Рассказывал, что при его представлении царю, когда царь на его слова, что в Волынской губернии спокойно, сказал, что там и раньше было спокойно; он ему возразил, что раньше не было спокойно, был еврейский погром. Тон, каким царь на это сказал: “Что ж, это только еврейский погром”, - был таков, что чувствовалось, что царь ни за что не считает такой погром, даже сочувствует ему”70.
Другим отличительным признаком социально-психологческой атмосферы в России начала XX в., вне влияния которой не могли оставаться элитные офицерские кадры, было глубинное, если можно сказать, “архетипическое” неприятие милитаризма в его западной, а значит рационалистической трактовке, как верхами, так и низами общества, что особенно отчетливо проявилось накануне и в ходе русско-японского конфликта. “Мысль о войне, - писал А. А. Дивен, - всегда отодвигалась на задний план как неприятная, и все стремления были направлены к ее избежанию. Пропаганда идей всеобщего мира находила особенно благосклонное ухо в России”71. Ему вторил известный историк русской армии />А. А. Керсновский: “Будучи народом православным, мы смотрим на войну как на зло, как на моральную болезнь человечества, моральное наследие греха прародителей, подобно тому, как болезнь тела является физическим его наследием”. Хотя далее он, возражая по сути самому себе, и признавал: “Никакими напыщенными словесами, никакими бумажными договорами, никаким прятанием головы в песок мы этого зла предотвратить не можем”72.
Показательно, что царскому правительству потребовались значительные усилия для, говоря словами П. Н. Милюкова, “приучения публики” к неизбежности и необходимости надвигавшегося глобального конфликта73. В работе на тему психологической подготовки населения и армии к войне, опубликованной уже в 1927 г., один из лидеров Белого движения П. Н. Краснов очень точно, на наш взгляд, описал процесс милитаризации общественного сознания россиян летом 1914 г.: “Это ожидание бури, это же- лание бури, а не победы над врагом, постепенно, с непостижимой силой и быстротой охватывало русское общество во время самой войны. Оно веяло с газетных листов, оно звучало с трибуны Государственной Думы, оно смотрело с экрана кинематографа, оно говорило со сцены театра, и общество постепенно обращалось в психологическую толпу, импульсивную, невменяемую, легковерную, восприимчивую, то верящую в свои силы, то отчаивающуюся и легко падающую духом”74.
Решению задачи морально-психологической подготовки нации к войне, по мысли ряда офицеров Генерального штаба, могла способствовать разработка военной доктрины России, отсутствие которой сказывалось на стратегическом планировании и принятии важнейших решений по обеспечению обороны государства75. Однако представленческие стереотипы “власть предержащих” закрывали возможность для свободной дискуссии по этой проблеме на страницах военной печати, о чем свидетельствует следующая дневниковая запись генерала Н. П. Михневича от 3 февраля 1913 г.: “Государь приказал прекратить в “Русском инвалиде” полемику по поводу “доктрины” и объявил, что он признает одну доктрину: “Изучать своих противников, уважать, но не бояться их и действовать решительно”76. Так, в очередной раз традиционный, инертнофаталистический тип мышления венценосного правителя одержал верх над попытками лучшей части военной элиты составить программу действий правительства в случае начала широкомасштабных боевых действий с учетом опыта ведущих держав в строительстве вооруженных сил.
Анализ факторов, определяющих формирование “военного склада ума” позволяет рассмотреть структурные элементы пред- ставленческой системы властных элит России и западных стран в годы, предшествовавшие первому глобальному конфликту XX века. Центральное место в проводившихся исследованиях отводится представлениям - то есть ментальным конструкциям когнитивного характера, играющим решающую роль в подготовке, принятии и реализации государственных решений, особенно по внешнеполитическим проблемам77.
Практически все специалисты единодушны, что именно международные отношения являются одной из областей государственного управления, где вплоть до настоящего времени роль элитных групп - политиков, дипломатов и военных достаточно велика. В то же время эта сфера наиболее сложна для исследования благодаря высокой ситуационной динамике взаимодействия многих объективных и субъективных факторов внешнего и внутреннего порядка, что существенно искажает информацию как “на входе”, так и “на выходе” системы принятия решений. Причем далеко не последнее значение здесь имеют образно-представленческие модели восприятия мира людьми, ответственными за выбор того или иного стратегического курса78.
Поэтому, опираясь на официальные документы и источники личного происхождения, мы попытались выделить характерные элементы профессионального военного сознания в России, предполагая затем сопоставить их с чертами менталитета элитных
офицеров западных держав. В результате проведенного анализа к таким элементам можно, с нашей точки зрения, отнести: в политической сфере - имперскую великодержавность, т. е. патриотизм, неразрывно связанный с монархизмом (верность правящей династии) и православием (как государственной конфессией), принимающий в крайних проявлениях форму шовинизма; консервативную аполитичность, обусловленную размежеванием военной и гражданской сфер государственного управления, а также открытым неприятием значительной частью военной верхушки институтов демократического общества; конфликтность и алармизм в оценке внешнеполитических угроз национальной безопасности и внутриполитического положения империи, в основе которых нередко лежали этноцентризм и интолерантность по линии “свой - чужой”;
Б. в социокультурной сфере - общий высокий, европейский культурный уровень, обусловленный дворянским семейным воспитанием, классическим образованием и традициями светской жизни в столицах, губернских и уездных центрах, где главным образом проходила служба генштабистов; относительно меньшую широту военно-технического кругозора в сравнении с элитными офицерами западных держав, особенно у лиц пожилого возраста, в сочетании со слабым знанием экономических вопросов; корпоративную этику военного сословия (как одного из идеальных архетипов М. Вебера), истоки которой следует искать в средневековом кодексе рыцарской чести и морали русского служивого дворянства XV1II-XIX вв. (по справедливому замечанию С. Келлер, офицеры в отличие от других властных элит “должны быть всегда готовы убивать и умирать”79). в сфере социальной психологии - метафизичность и иерархичность (вызванные, по мнению исследователей, “строгим чередованием командных постов”80), а также обусловленную ими унифицированность мировосприятия, сопровождавшуюся недоверчиво-скептическим отношением к пред- ставленческим системам, в основе которых лежали иные принципы (например, открытость к заимствованиям, состязательность мнений и т. д.); патернализм в восприятии нижних чинов, обратной стороной которого нередко являлись “клиентские” отношения между старшими и младшими по чину офицерами.
Следует оговориться, что в настоящей главе автор не ставил перед собой задачу детального анализа менталитета военной элиты под углом зрения на совокупность геополитических, этно-конфес- сиональных и хозяйственных проблем, которым будут посвящены отдельные разделы нашей работы. Кроме того, нами выделены лишь наиболее типичные черты “военного склада ума” профессиональных защитников Отечества, среди которых встречались не только положительные, но и отрицательные типажи, стремившиеся ради собственной карьеры просто манипулировать информацией, отказываясь от объективности и альтернативности при подготовке, принятии и реализации решений любой значимости. В рапортах, донесениях, письмах, воспоминаниях и дневниках самих офицеров Генерального штаба порой можно обнаружить далеко нелицеприятные характеристики некоторых сослуживцев, отличавшихся слабым профессионализмом, узким кругозором и порочным поведением. Ряд исследователей даже склонны рассматривать стремление таких людей к высоким служебным постам как способ индивида компенсировать свои комплексы неполноценности81. Однако в целом, на наш взгляд, указанная аберрация “мировоззренческих линз”, сквозь которые российская военная элита воспринимала Запад в очерченных выше рамках, руководствуясь, если использовать термин Г. Моски, особой “политической формулой” - т. е. совокупностью действовавших законодательных норм и моральных принципов, “санкционировавших” ее власть, - являлась не виной, а объективным результатом воспитания, образования и служебной карьеры представителей офицерского корпуса в одной из крупнейших авторитарных держав мира, где они на протяжении столетий выполняли наряду с чисто военными функции социокультурного освоения пространственной среды, выступая референтной группой для других слоев общества.
- Специальность ВАК РФ09.00.11
- Количество страниц 192
Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Личность российского офицера: традиции и современность: Социально-философский анализ»
ГЛАВА I. Методологические проблемы исследования личности офицера в философии. 9
1.1. Специфика проблемы человека в социальной философии.
1.2. Философская наука о сущности личности офицера 25 (содержание, структура и функции).
1.3. Деятельностный подход: формирование личности российского офицера в контексте профессиональной 52 культуры.
1.4. Ценностный подход в социально-философском анализе и базовые ценности в становлении личности российского 71 офицера.
Похожие диссертационные работы по специальности «Социальная философия», 09.00.11 шифр ВАК
Управленческая культура офицера современной Российской армии: социально-философский анализ 2010 год, кандидат философских наук Краснопир, Сергей Николаевич
История становления и развития воинского этикета и нравов в России: XVIII - начало XXI вв. 2013 год, кандидат философских наук Широкова, Вера Валерьевна
Духовные ценности в военно-профессиональном сознании офицерского корпуса России: социально-философский анализ 2008 год, кандидат философских наук Смирнов, Евгений Валерьевич
Культура поведения офицера русской армии XIX века: Историческое исследование 2000 год, кандидат исторических наук Белотелов, Алексей Леонидович
Престиж воинской службы офицерского состава Вооруженных Сил Российской Федерации и пути его повышения: Социологический анализ 2004 год, кандидат социологических наук Грунтовский, Иосиф Иосифович
Заключение диссертации по теме «Социальная философия», Емельянов, Валерий Викторович
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В условиях трансформационного общества, когда формируются национально-государственные интересы России, ее военная политика, реформируются Вооруженные Силы, особенно актуальными становятся философские проблемы военной теории. Для создания современной армии, отвечающей интересам демократического общества, необходимо выработать новые мировоззренческие основы, определить основные направления, сформулировать ценностные идеалы, отличные от прежних - тоталитарных, но опирающиеся на культурно-исторические традиции государства Российского. Эту задачу можно решать в рамках различных наук. Но установить истинность, глубину познания войны и мира, армии и формирования личности военнослужащего (офицера), а главное, создать новые концепции, отвечающие социально-экономическому и стратегическому положению России возможно лишь в рамках социальной философии как методологии социально-политических и социально-гуманитарных наук.
Глубокий, во многом болезненный перелом в жизни страны вызвал идейно-нравственную переоценку ценностей. Общество оказалось в ситуации, когда былые научные наработки, нравственные ориентиры и регулятивные нормы не работают, а новых, объективно точно характеризующих современных реалий нет. Это пагубно сказывается на всех сферах жизни общества, видах человеческой деятельности. Отсутствие общепризнанной системы ценностных ориентаций разрушительно действует на государственность, все ее атрибуты и институты, включая армию.
Позволю себе привести здесь обширную цитату из статьи М.С. Галкина, «К познанию армии», опубликованную им в «Военном сборнике» еще в 1914 году. Нам представляется, что идеи автора, высказанные в то время, остаются весьма актуальными до сох пор. М.С. Галкин писал следующее: «Русская мать должна привить своему ребенку любовь к Родине; она должна показать своему сыну ясно и наглядно, что русский солдат не враг Родине, что трудами его создана современная географическая карта России, что много пота и крови ушло на собирание земли русской, что русский героизм имеет за собой такие блестящие страницы, перед которыми умиляются и преклоняются со слезами уважения и любви. Раз в семье будут брошены такие семена, могучее дерево вырастить не трудно. К глубочайшему нашему несчастью, наши русские семьи в этом отношении далеки от идеала; под влиянием политического сумбура последних дней семья пошатнулась, появились признаки всеобщего отрицания и критицизма, и армия, та армия, которая стойка и могущественна, которая не дала расшатать громаду-Россию, та армия главным образом и подвергалась порицанию. И так дальше продолжаться не может, если мы хотим действительной, а не призрачной мощи нашей Родины.
Обратили ли вы внимание на детскую литературу последних дней, на бесчисленное количество книг, брошюр, детских журналов, которые в последние годы книжный рынок выбросил для продажи? Появился целый ряд деятелей, поставивших себе задачей: фальсификацию детской души и систематическое направление детского мозга к отрицанию, дискредитированию всего дорогого, святого. Над чем прежде молились, теперь отвергают.
Держали ли вы когда-нибудь в руках учебники русской истории, по которым ребенок изучает свою Родину? Как далеки они от национальной чистоты. Уступая необходимости, под давлением чуть ли не крайних репрессий, отводят они несколько страниц памяти героев-воинов, далекие от мысли, чтобы образы их глубоко запали в душу ребенка и пробудили в нем зачатки инстинктивной любви, от которой так недалеко до сознательной. В таких ужасных для страны, ненормальных условиях растет дитя, пока не наступит время пересадить его на школьную скамью.
Здесь картина еще безотраднее: ни одного зерна, ни одного слова о том, что такое армия, каковы ее задачи, что она сделала на благо Родины, кого числить в рядах своих из тех, которые достойны вечной памяти и благодарности потомков, и т.д. И растет школьник, из года в год переходя в следующий класс, в абсолютном невежестве о том, что составляет один из краеугольных камней того фундамента, на котором выросла и окрепла Великая Россия. Откуда же взяться любви, уважению к армии, когда познание ее отсутствует? И в то же время, когда вся Европа вот уже многие годы сознала, что надо всеми силами и средствами идти навстречу армии.
Школьника постепенно вводят в цикл всевозможных наук естественных, технических, прикладных, математических и пр. Сказал ли ему кто-нибудь, что все эти науки есть в армии, что нет такого отдела, который не нашел бы применения в такой громаде, какой является миллионная армия? Был ли наш школьник средних учебных заведений когда-нибудь на военном заводе, посетил ли он музеи, где наглядно собрана вся удивительная работа вооруженной силы за многие столетия? Видели ли вы школьников на маневрах когда-нибудь? Нет, нет и нет. Откуда же после того взяться «познанию армии», когда вся система воспитания и образования этому не помогает, а препятствует. А ведь это все будущие граждане, которые в силу всеобщей воинской повинности станут со временем в ружье.
Посмотрим, что делается в высших учебных заведениях. Вы когда-нибудь слышали, чтобы люди, стоящие во главе того или иного высшего заведения, были озабочены, чтобы студенты хотя бы в кратких чертах были ознакомлены с сущностью военного дела? Нет, они изучают свою специальность, не подозревая, что тут же рядом с ними живет и работает огромный организм. Что же после того удивляться, что ходячее мнение об армии в обществе: «они там занимаются шагистикой и ружистикой» - и больше ничего. Грустное и безотрадное явление.
Я ни одним словом не обмолвился о подготовке молодежи к военной службе, потому что считаю, что пока в сознании каждого стоящего наверху и внизу безразлично, на какой ступени общественного служения не будет ясного, точного, любовного отношения к своему русскому штыку, до тех пор вопрос о предварительной подготовке молодежи к военной службе будет висеть на воздухе, так как ему не на чем базироваться. Пусть вспомнят несочувствующие этой заметке, что государство, как вообще всякое духовное единство, предполагает гармонию и равновесие всех сторон душевной деятельности - воли, чувства и познания. Роль государственного разума выполняют законодатели или правители. Чувственным вожделениям в человеке соответствует в обществе класс людей, занятых производством всякого рода благ и обязанных руководствоваться идеалом сдержанности и умеренности. Наконец, волевую энергию государства представляет особый класс государственных стражей, защитников и охранителей, то есть другими словами - армия. Там, где равновесие между мозгом, волею и чувством нарушено, там государство идет не вперед, а назад. Волевая энергия государства, т.е. армия, для многих общественных слоев еще темна; нет ее должного «познания», над которым можно, должно и нужно неустанно
168 трудиться».
Написанное в начале XX века вполне соответствует нынешней действительности. Как жаль, что мы вновь повторяем ошибки прошлого. И все-таки, несмотря на надломленность духовного наследия, армия жива. Никто не может предписать другому человеку любить армию. Пробуждение этого чувства должно быть пережито каждым самостоятельно. Одним из способов пробуждения этого чувства - возрождение и укрепление тех жизненно-важных традиций, которые из глубокой древности несут бесценный материал духовного наследия старших поколений.
168 См.: Галкин М.С. К познанию армии. //Военный сборник. СПб., 1914. №1.
Сегодня социально-психологический портрет современного офицера весьма неоднороден. Среди черт, выделяемых исследователями особо: утрата идеалов и престижа офицерской службы у значительной части офицерского состава, размышления над дилеммой «служить или не служить?»; высокий уровень политизированности, стремление решать армейские вопросы в рамках демократических прав; неудовлетворенность правовым и социально-экономическим положением; пассивность в самосовершенствовании, снижение общей, военной и педагогической культуры; негативное отношение к перемене места службы (при наличии квартиры), даже с повышением по службе; снижение качества учебно-воспитательной работы с подчиненными; утрата веры в социальную справедливость и другие. Отсюда возникает необходимость не только глубокого анализа личности военнослужащего (офицера), особенностей ее формирования в контексте меняющейся социальной среды (профессиональной культуры), но и выработка конкретных рекомендаций для изменения ситуации.
Российский офицерский корпус - это особая социально-профессиональная группа российского общества, деятельность которой отражает потребности общества по решению проблем своей вооруженной защиты. Социально-профессиональная группа офицеров характеризуется известной неоднородностью, оказывающей определенное влияние на профессиональную культуру. В то же время, несмотря на специфику профессиональной культуры тех или иных военно-профессиональных слоев, подгрупп, в целом офицеры Вооружённых Сил и других силовых ведомств страны - представляет из себя единую социально-профессиональную, военно-профессиональную группу, функционирующую в особых условиях -подготовки к вооружённому противодействию и самих военных действий (то есть - в экстремальной обстановке). Труд этой группы жизненно необходим для общества. Он является аспектом профессиональной деятельности, закономерно развивающейся в рамках общественного разделения труда и культуры в целом».169
В интересах разрешения противоречий формирования профессиональной культуры российского офицера, отвечающей требованиям современной информационной цивилизации, необходима деятельность общества, государства, органов военного управления, проводимая в определенных направлениях. А именно:
Совершенствование нормативно-правовой базы, регулирующей основы воинской деятельности и военной службы, и создание механизмов, обеспечивающих реализацию подобных документов;
Повышение качества обучения и уровня профессиональной культуры военных кадров в военно-учебных заведениях, системе командирской и общественно-государственной подготовки;
Обновление учебно-материальной базы боевой подготовки, техники и вооружения на основе современных достижений науки;
Формирование у офицеров менталитета, мировоззрения, устойчивой системы ценностных ориентации, связанных с военно-профессиональной деятельностью, направленных на повышение и поддержание профессиональной культуры, посредством современной системы воспитательного воздействия;
Совершенствование системы материального и морального стимулирования военно-профессиональной деятельности офицерского состава;
Создание обстановки состязательности и соревновательного духа в процессе военно-профессиональной деятельности;
Осуществление научно обоснованной военно-кадровой политики;
Формирование личности офицера, независимой в своих суждениях, неопровержимой в приказаниях, составляющей со своей армией одно целое, преданной своим подчиненным и осознающей свою ответственность.
169 Черницкий O.A. Там же. - С.9-10.
Подобные личностные характеристики выступают основой корпоративного духа военных профессионалов как составляющей профессиональной культуры,
Повышение качества профессионального отбора, учет возможностей, мотивации человека, претендующего на овладение профессией офицера
170 специалиста.
На основе проведенного диссертационного исследования правомерно сформулировать ряд рекомендаций, воплощение которых в практике организаторской и воспитательной работы в армии и на флоте будет способствовать повышению компетентности и эффективности деятельности субъектов управления по формированию личности офицера и духовных ценностей военнослужащих. Так исследованные в работе вопросы могут послужить исходным пунктом в создании более широкой целостной концепции формирования личности офицеров и духовных ценностей военнослужащих Российской Армии в условиях их становления и развития. Материалы диссертации и сформулированные выводы могут так же явиться основой для дальнейшего анализа системы условий, способствующих формированию позитивных и ограничению негативных ценностных ориентации военнослужащих Российской Армии. Имеет смысл продолжить разработку вопросов соотношения оптимизации формирования личности и духовных ценностей военнослужащих, управления воинскими коллективами, духовным развитием личности воина. Сформулированные выводы могут служить методологической основой создания научно обоснованной системы управления формированием духовных ценностей и духовной культуры военнослужащих, влиянием на их поведение и общение в мирное время, в боевой обстановке и экстремальных условиях.
170 См. об этом же. Черницкий О.А. Там же. - С. 17.
Список литературы диссертационного исследования кандидат философских наук Емельянов, Валерий Викторович, 2002 год
1. Абульханова - Славская К.А. Стратегия жизни. - М., 1991.- 299 с.
2. Аристотель. Этика. Политика. Риторика. Минск, 1998. - 1392 с.
4. Амосов Н.М. Мое мировоззрение // Вопросы философии, 1992. № 6. С. 73-77.
5. Андрошина Н.Е. Духовный мир личности как социально-философская проблема: Автореф. дис. канд. филос. наук. М., 1992. - 21 с.
6. Анисимов В.И. Социальная справедливость как фактор повышения эффективности деятельности военных кадров: Автореферат. канд. филос. наук. М., 1991. - 20 с.
7. Арнольдов А.И. Цивилизация грядущего столетия: культурологические размышления. М., 1997. - 84 с.
8. Архиепископ Серафим (Соболев). Русская идеология. СПб., 1992 - 103с.
9. Асмолов А.Г. О некоторых перспективах исследования смысловых образований личности // Вопросы психологии. 1979. № 4. - С. 35-41.
10. Ю.Багдасарьян Н.Г. Профессиональная инженерная культура: (структура, динамика, механизмы освоения): Автореф. дис. докт. филос. наук. М., 1998.-32 с.
11. Барабанщиков A.B., Давыдов В.П., Феденко Н.Ф. Основы военной психологии и педагогики. М., 1988. - 269 с.
12. Баррон Ф. Личность как функция проектирования человеком самого себя // Вопросы психологии. 1990. № 2. С. 42-51.
13. П.Барулин B.C. Социальная философия. М., 1993. 4.2. 234 с.
14. Велик A.A. Культурология; антропологические теории культур. М., 1998.-235 с.
15. Белинский В.Г. Полное собрание сочинений. Т. 12. М., 1956. 596 с.
16. Белинский В.Г. Соч. М., 1954. - Т. 4. - 674 с.
17. П.Бердяев H.A. О назначении человека. -М., 1993. 382 с.
18. Бердяев H.A. Русская идея. М., 1997. 540 с.
19. Бережной Н. М. Проблема комплексного изучения человека // Философские науки. 1994. №2. -С. 17-30.
20. Бережной Н.М. Сущность человека диалектический синтез естественного и духовного бытия человека // Бог, человек, вселенная. М., 1995. - С. 188-189.
21. Бережной Н.М. Социальная философия. М., 1996. 412 с.
22. Библер B.C. Культура. Диалог культур. // Вопросы философии. 1989. № 6. - С. 31-42.
23. Бобровский П.О. Взгляд на образование в юнкерских училищах. СПб., 1870,- 62 с.
24. Борисова Е.М. Профессиональное самоопределение личности (личностный аспект), Автореф. дис. докт. психол. наук. М., 1995. 34 с.
26. Бухарова A.C. Социально-философский анализ профессионализации армии. Автореф. дис. канд. филос. наук. М., 1998. - 22 с.
28. Валеев Б.Л. Офицерская честь // Военная мысль, 1991. № 11-12.
29. Вебер М. Избранные произведения. М., 1990. 808 с.
30. Веневитинов Д.В. Русские эстетические трактаты первой трети XIX века. -М., 1974. Т. 1.-687 с.
31. Виндельбандт В. Избранное. Дух и история. М., 1995. 687 с.
32. Военная психология. М., 1972. 400 с.
33. Военно-статистический сборник. СПб., 1871. Т. 4. Ч. 2 - 248 с.
34. Военный сборник, 1859. СПб, T. VII. -221 с.
35. Волков Г.Н. Три лика культуры. М, 1986. - 333 с.
36. Волков C.B. Русский офицерский корпус. М, 1993. - 368 с.
37. Волкогонов Д.А. Интеллект офицера. // Военная мысль, 1979. № 4. С. 1724.
38. Волкогонов Д.А. Методология идейного воспитания. -М, 1980. 352 с.
39. Волкогонов Д.А. Советский солдат. М, 1987. - 366 с.
40. Волкогонов Д.А. Феномен героизма М., 1985. - 263 с.
41. Волкогонов Д.А. Этика советского офицера. М,1973. - 230 с.
42. Волотовский A.A. Роль прогрессивных традиций офицеров Российской армии в воспитании современных офицерских кадров: Автореф. дис. канд. филос. наук. -М, 1993. -21 с.
43. Вольтер. Философские сочинения. М, 1996. 560 с.
44. Воронцов A.B. Русская воинская доблесть. Л., 1959. - 169 с.
45. Галкин М.С. К познанию армии //Военный сборник, 1914. СПб, № 1. С. 12-19.
46. Галкин М.С. Новый путь современного офицера. М, 1906. - 204 с.
47. Гегель. Работы разных лет в 2-х томах. Том 2. М, 1971. - 630 с.
48. Гегель. Философия права. М, 1990. - 526 с.
49. Гегель. Энциклопедия философских наук. М, 1975. - 368 с.
50. Гема В.И. Формирование и развитие боевых традиций Русской армии в XVIII начале XX века. - СПб, 1993. - 43 с.
51. Гераков Г.В. Советы молодым офицерам. Пг, 1909. 79 с.
52. Гердер И.Г. Идеи к философии истории человечества. М, 1977. -298 с.
53. Герцен А.И. Избранные философские произведения. Т. 2. М, 1948. 340с.
54. Гидиринский В.И. Политическая активность личности воина. М.,1982. -168 с.
55. Гидиринский В.И. Русская идея и армия. М.,1997. - 321 с.
56. Глоточкин А.Д. Социально-психологические проблемы формирования первичного коллектива. М., 1972. - 172 с.
57. Гоббс Т. Философское наследие. М., 1989. 263 с.
59. Головин Н. Н. Высшая военная школа. СПб., 1909. 92 с.
60. Голль де Ш. Профессиональная армия. М., 1935. - 95 с.
61. Горбунов B.C. Методологические проблемы теории и практики системного формирования личности воина. Дис. д-ра фил. наук. М., 1991.-420 с.
62. Государственная программа «Патриотическое воспитание граждан Российской Федерации на 2001-2005 годы». (Постановление Правительства Российской Федерации от 16 февраля 2001 г. № 122).
63. Гунибский М.Ш. Нравственные ценности и военная политика // Новое мышление и военная политика. -М., 1989. С. 37-43.
64. Гуревич П.С. Проблема целостности человека // Личность. Культура. Общество. 2001. Т.З. вып. 1 С. 31-43.
65. Гуревич. П.С. Философия жизни: XX век // Философские науки. 1998. № 2 -С. 38-56.
66. Гуревич П.С. Культура как объект социально-философского анализа // Вопросы философии. 1984. № 5. С. 48-62.
67. Гуревич П.С. Философия культуры. М., 1994. - 314 с.
68. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1979. Т. 2. -779 с.
69. Демин М.В. Проблема теории личности. М.,1977. 240 с.
70. Денисенко П.А. Современная религиозно-идеологическая ситуация в Российском обществе // Государственно-патриотическая идеология и духовный потенциал Российской армии. М., 1998. - С. 89-95.
71. Дырин И.А., Звинчуков Н.И. и др. От русской идеи к государственно-патриотической идеологии: генезис и эволюция // Государственно-патриотическая идеология как фактор формирования духовного потенциала армии и флота. - М.,1999. - 163 с.
72. Дорогова Л.Н. Художественная культура и формирование личности воина: дис. докт. филос. наук.-М., 1990. -427 с.
73. Драгомиров М.И. Армейские записки // Военный сборник, 1875. СПб., № 10.-С. 24-32.
74. Драгомиров М.И. Избранные труды. М.,1986. - 687 с.
75. Дьюи Дж. Реконструкция философии. М., 2001. 161 с.
76. Журавлев С.И. Честь России дороже жизни // Коммунист Вооруженных сил, 1989. №9.-С. 90-94.
77. Зубков И.Ф. Курс диалектического материализма. М., 1990. - 258 с.
78. Иванов В.П. Формирование личности офицера. М.,1986. - 160 с.
79. Иванов В.П. Человеческая деятельность: познание и искусство. Киев, 1977.-251 с.
80. Иванов И.Я. Ответственность офицера. -М.,1983. 118 с.
81. Игнатьев A.A. Пятьдесят лет в строю. М.,1988. - 752 с.
82. Ильенков Э.В. Диалектическая логика. М., 1974. 320 с.
83. Ильенков Э.В. Личность и творчество. М., 1999. - 261 с.
84. Ильин И.А. Государственный смысл белой армии // История русской армии: Российский военный сборник. 1994. - Вып. 6. - С. 72-76.
85. Ильин И.А. О сущности правосознания. М., 1993. - 428 с.
86. Ильин И.А. Путь к очевидности. М., 1993. - 431 с.
88. Исторический очерк деятельности военного управления в России. СПб., 1881. Т. 4.- 535 с.
89. Историческое обозрение Военно-сухопутного управления. СПб., 1850. -79 с.
90. История византийской культуры: в 2 ч. (под ред. З.В. Удальцовой) М., 1984-1985.- 576 с.
91. Каверин Б.И. Методологические проблемы исследования общественного сознания и мировоззрения личности советского воина. М., 1988. - 208 с.
92. Каган М.С. Философия культуры. СПб., 1996. - 415 с.
93. Капустин В.Б. Профессиональная компетентность офицерского состава (социально-философский анализ): Автореф. дис. канд. филос. наук. -М., 1997.-20 с.
94. Карамзин Н.М. О любви к Отечеству и народной гордости // Вестник Европы, 1802. № 4. - С. 59-69.
95. Квасов Г.Г. Диалектика развития личности в социалистическом обществе. -М., 1985.-231 с.
96. Керсновский A.A. История русской армии: в 4-х т. Т. 1. 1999. -303 с.
97. Кертман А.Е. История культуры стран Европы и Америки. М., 1987. -304 с.
98. Кефели И.Ф. Культура и общество. // Социально-политический журнал. -1995. -№3,-С. 24-31.
99. Киршин Ю.Я. О развитии и проблемах российской военной науки // Военно-исторический журнал, 1998. № 3. С. 15-18.
100. Климов Е.А. Психология профессионального самоопределения. Ростов -н/Д, 1996.-509 с.
101. Кможев П.С. Наше военное образование. М., 1916.-83 с.
102. Ковалев С.М. Формирование социалистической личности. М.,1980. -228 с.
103. Ковалевский В.Ф. Профессиональная культура офицера. // Военная мысль, 1990-№6.-С. 18-24.
104. Ковалевский В.Ф. Философско-социологический анализ проблем военной профессиологии. Автореф. дис. докт. филос. наук. М., 1983.-42 с.
106. Коваль Б.И. Личность и гражданское общество. -М.,1999. 119 с.
107. Коган Л.Н. Профессиональная этика в системе культуры // Социальное творчество и ускорение общественного прогресса. Свердловск. 1988. -С. 35-47.
108. Кожемякин В. Кто завтра станет в строй // Ориентир. №5. 2000. С. 3341.
109. Козлачков В.И. Освоение профессиональной культуры в современных условиях: Автореф. дис. докт. филос. наук. М., 1991. -44 с.
110. Кокорин A.A. Диалектико-материалистический анализ как методологическое средство. М., 1986. - 366 с.
111. Комбаров B.C. Профессиональная культура как способ реализации личности: Автореф. дис. канд. филос. наук. Томск, 1985. 19 с.
112. Кон И.С. Открытие «Я». М., 1978. 367 с.
113. Конфуций. Избранные беседы и афоризмы (приложение) // Семененко И.И. Милосердие в конфуцианском учении. М.,1989. - С. 60-65.
114. Косолапов Р.И. С чего начинается личность. М., 1984. - 237 с.
115. Кофф H.A. О воспитании воли военачальников. СПб., 1906. 48 с.
116. Кочетов Г.М. Воспроизводство профессиональной культуры: концептуальная постановка задачи: Автореф. дис. докт. филос. наук. Томск, 1975.-38 с.
117. Кочкалда Г.А. Патриотическое сознание советских воинов: сущность, тенденции развития и формирования: Дис. канд. филос. наук. М., 1990.- 196 с.
118. Крапивенский С.Э Социальная философия. Волгоград, 1996. 351 с.
119. Кривицкий А. Традиции русского офицерства. -М.,1945. - 216 с.
120. Крутова О.Н. Проблема человека в социальной философии марксизма. -М., 1990. 139 с.
122. Крылова Н.Б. Формирование культуры будущего специалиста: Методическое пособие. М., 1990. 142 с.
123. Ксенофонтов В.Н. Духовная жизнь воинов России в условиях переходного периода // Социальные проблемы переходного периода. М., 1996.- 107 с.
124. Кудряшова Е.В. Лидер и лидерство. Архангельск, 1996. 256 с.
125. Кудряшова Е.В. Лидерство и менеджмент в процессе социального управления. / Управление, лидерство, менеджмент: история, теория, практика. Выпуск 1. Архангельск, 2001. С. 18-24.
126. Кузьмин П.В., Иваненко К.С. Профессиональная культура политолога // Социально-гуманитарные знания, 1999. -№ 5.-С. 3-14.
127. Кулаков В.Ф. На службе Отечеству. М., 1999. - 329 с.
128. Кулешов В.Е. Научное понимание смысла жизни и его роль в формировании нравственных качеств офицера: Дис. канд. филос. наук. -М, 1992. 196 с.
129. Кульчинский В.М. Советы молодому офицеру. Харьков, 1917.-43 с.
130. Jle Хыу Танг. О содержании понятия методология // Философские науки, 1979. № 4. -С. 98-107.
131. Левада Ю.А. «Человек советский» десять лет спустя. // ВЦИОМ. Экономические и социальные перемены. Мониторинг общественного мнения. 1999, №3,-С. 7-8.
132. Леванов H.H. О советской воинской чести. М.,1952. - 89 с.
133. Ленин В.И. ПСС, Т. 40. 506 с.
134. Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. М.,1975. 304 с.
135. Липский H.A. Воспитательная работа в Вооруженных Силах Российской Федерации. М.,1995. 244 с.
136. Лобко П.Л. Записки военной администрации для юнкерских училищ. 9-е изд. СПб., 1888.- 197 с.
137. Лутовинов В., Карпов В. Патриотизм, верность воинскому долгу -неотъемлемые качества российского воина // Ориентир, 2000. № 6. С. 60-61.
138. Лутовинов В.И. Патриотизм источник консолидации и возрождения общества и государства // Государственно-патриотическая идеология и духовный потенциал российской армии. - М.,1998. - С. 77-83.
139. Лященко А. Патриотизм одна из основ безопасности России // Красная звезда. - 2001. 14 марта.
140. Мангейм К. Политология. Методы исследования. М., 1999. 543 с.
141. Маркарян Э.С. Теория культуры и современная наука: (логико-методологический анализ). М., 1983. - 284 с.
142. Маркович Д. Социология труда. М., 1988. 629 с.
143. Маркс К., Энгельс Ф. Святое семейство // Соч. 2-е изд. Т. 2. 1955,- 651с.
144. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 27. 1962 695 с.
145. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 3. 1955. 629 с.
146. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., Т. 19. 1961. 670 с.
147. Марксистско-ленинская методология и военная история М., 1976112 с.
148. Маслоу А.Г. Мотивизация и личность. Спб.,1999. - 478 с.
150. Межуев В.М. Культура и история. М., 1977. - 199 с.
151. Миронов Г.Н. Советская воинская честь: Дис. канд. филос. наук. -М., 1983.- 178 с.
152. Митрополит Иоанн. Самодержавие духа (очерки русского самосознания). Спб., 1995. - 389 с.
153. Модель И.М., Модель Б.С. Профессиональная культура предпринимателя // Социологические исследования. 1997. № 10. - С. 7-8.
155. Морозов Н. Воспитание генерала и офицера как основа побед и поражений. СПб., 1910. -68 с.
156. Морфология культуры. Структура и динамика / Аванесова Г.А., Быкова Э.В. и др. -М., 1994.-415 с.
157. Мосс М. Общество. Обмен. Личность. М., 1996. - 360 с.
159. Надысева Н.В. Проблемы общей культуры специалиста // Культура и личность: Проблемы социальной активности. М., 1990. С. 32-41.
160. Назаров А. От клуба офицеров к офицерскому собранию // Ориентир, № 11. 2000.-С. 73-75.
161. Ницше Ф. Так говорил Заратустра. Харьков. 1999. 340 с.
162. Новгородцев П.И. Кризис современного правосознания. М., 1996. -407 с.
163. Обгольц А. Чтоб было слово «честь» в чести, или еще раз о проблеме офицерских собраний // Ориентир, 1995, № 7. С. 40-41.
164. Обзор деятельности Военного министерства за 1861-1865 г. г. СПб., 1866.-92 с.
165. Обзор деятельности Военного министерства. СПб., 1903. - 91 с.
166. Павлов В.Е. Готовность к подвигу // О советской Родине и воинском долге. М., 1987. - 587 с.
168. Панин И.Г. Философские аспекты профессиональной культуры работников военно-кадровых органов // Военная мысль, 1996. № 5. -С. 43-49.
169. Парский Д. «Что нужно нашей армии?» СПб., 1908. - 52 с.
170. Певень JI.B. Проблемы профессионализации Вооруженных сил России. Автореф. дис. канд. филос. наук. -М., 1992. -25 с.
171. Петрий П.В. Духовные ценности военнослужащих Российской армии в современных условиях: (социально-философский анализ). Автореф. дис. канд. филос. наук. M., 1995 .-21 с.
172. Петрий П.В., Озеров A.A. Духовная жизнь Российского общества как фактор развития личности воина. М., 2001. - 48 с.
173. Платон. Собрание сочинений в 4-х томах. Том 3. М., 1994. 830 с.
174. Платон. Государство. Законы. Политика. М., 1998. -798 с.
175. Платон. Диалоги. Харьков. 1999. 381 с.
176. Плеханов Г.В. К вопросу о роли личности в истории. М., 1941. - 44 с.
177. Познанский B.B. Очерк формирования русской национальной культуры. М., 1975. - 221 с.
178. Попов В.Н. Взаимосвязь критерий счастья и смысла жизни. М., 1986. -348 с.
179. Приказ Петра I перед Полтавской битвой // Русский архив. 1871- С. 187.
180. Протасов A.A. Ценностные ориентации в профессиональной культуре офицера (социально-философский анализ): Автореф. дис. канд. филос. наук. -М., 1995. 19 с.
181. Протоиерей Флоровский Георгий. Пути русского богословия. -Вильнюс, 1991. -217 с.
182. Райковский В. Военное воспитание. M., 1908. - 118 с.
183. Рахимов А. Государственно-патриотическая идеология как фактор формирования духовного потенциала армии и флота. М.,1999. - 179с.
186. Рикер П. Человек как предмет философии // Вопросы философии. -1989. №2.-С. 41-50.
187. Риккерт Г. Границы естественнонаучного образования понятий. Логическое введение в исторические науки. СПб., 1997. 532 с.
188. Роберто Феррейра. Власть и энергия человека // Личность. М., 2000. -С. 32-33.
189. Российские офицеры. Буэнос-Айрес: Институт по исследованию проблем войны и мира. 1959. 78 с.
190. Российский военный вестник. Вып 12. Христолюбивое воинство. Православная традиция русской армии. М., 1997. - С. 200-201.
191. Российский военный вестник. Вып. 12. Христолюбивое воинство. Православная традиция русской армии. М., 1997. - С. 200-201.
192. Российский военный вестник. Вып. 6. М., 1997. С. 209, 268.
193. Российский военный вестник. Вып 9. М., 1996. С. 211.
194. Российский военный сборник. Вып. 6. М., 1998. С. 235-274.
195. Российский военный сборник. Вып. 6. Русское зарубежье: государственно-патриотическая и военная мысль. М., 1994. - С. 172175.
196. Российский военный сборник. Вып. 9. Какая армия нужна России. Взгляд из истории. М., 1995. - С. 220-221.
197. Рувинский Л.И. Нравственное воспитание личности. M., 1981. - 184 с.
198. Русская идея. М., 1992. - 496 с.
199. Славинский Ю.В. Социальные ценности и их роль в формировании активной жизненной позиции военнослужащего социалистической армии. -М.,1981. -214 с.
200. Сноу Чарльз П. Две культуры. М., 1973. - 141 с.
201. Соболева Н.И. Мировоззрение и жизненный выбор личности. Киев, 1989.- 122 с.
202. Советская военная энциклопедия. Т. 8. 1980. 687 с.
203. Соколова Г.Н. Культура труда как фактор роста профессиональной культуры работника // Роль культуры в формировании личности. Минск, 1984. С. 19-24.
204. Соловьев B.C. Соч. в 2-х т. Т. 1 М., 1988. - 892 с.
205. Соловьев С.М. Общедоступные чтения о русской истории. М., 1992. -349 с.
206. Сохань JI.B. Жизненный путь личности. Киев, 1987. - 277 с.
207. Спиноза Б. Сочинения. Т.1. СПб., 1999. 489 с.
208. Стариков Е. Базар не рынок // Знамя, 1993. - № 6. - С. 8-13.
209. Степун Ф.А. Сочинения. М., 2000. 998 с.
210. Сухомлинов И.Н. Российская офицерская честь как феномен морального сознания. Автореф. дис. канд. фил. наук. Саранск, 1992. -20 с.
211. Сэв JI. Марксизм и теория личности. -М., 1972. 583 с.
212. Тайлор Э.Б. Первобытная культура. М., 1989. - 573 с.
213. Тальберг Н.Д. Святая Русь. СПб., 1992. - 101 с.
214. Тарасов К.Е., Черненко Е.К. Социальная детерминированность биологии человека. М., 1979. - 366 с.
215. Тойнби А. Постижение истории. М., 1987. 689 с.
216. Троицкий С.М. Русский абсолютизм и дворянство в XVIII веке. М., 1974.-399 с.
218. Тыртышный A.A. Психологические условия профессионализации офицеров во время обучения в ВВУЗе МОРФ. Автореф. дис. канд. психол. наук. М., 2000. 21 с.
219. Уайтхед А.Н. Избранные работы по философии. М., 1990. - 317 с.
220. Федоренко С. А. Психолого-аксиологические резервы профессионального становления военных кадров. Автореф. дис. канд. психол. наук. -М., 1998.- 19 с.
221. Философия, (под ред. проф. В.Н. Лавриненко) Москва, 1999. 584 с.
222. Фрейд 3. «Я» и «ОНО»: Труды ранних лет. Тбилиси. Кн.1. 1991. 397с.
223. Фрейд 3. О психоанализе. СПб, 1999. 222 с.
224. Фромм Э. Бегство от свободы. М, 1989. - 272 с.
225. Хабермас Ю. Понятие индивидуальности // Вопросы философии. -1989. №2.-С. 35-40.
226. Цветков А.П. Преемственность и развитие нравственных традиций офицеров ВС. Автореф. дис. канд. фил. наук. М, 1992. - 20 с.
227. Чаадаев П.Я. Соч. М, 1989. - 655 с.
228. Черницкий О.А. Профессиональная культура российского офицера (социально-философский анализ). Автореф. дис. канд. филос. наук. -М., 2001. 19 с.
229. Черницкий О.А. Сущность и содержание профессиональной культуры российского офицера. Некоторые проблемы формирования. // Сборник научных трудов. Орел: ВИПС, 2000. С. 12-17.
230. Чернышевский Н.Г. Избранные философские сочинения. Т. 3. М., 1951.- 884 с.
231. Чертков A.M. Оптимизация профессиональной адаптации офицеров-пограничников в условиях вооруженного конфликта. Автореф. дис. канд. социол. наук. М., 2000. - 20 с.
233. Шагинян М.С. Человек и время. М., 1982. - 717 с.
234. Шишов А. Последний главнокомандующий Русской армией// Ориентир, №2. 2001.-С. 31- 34.
235. Шопенгауэр А. Афоризмы житейской мудрости // Гуревич П.С. Этика Артура Шопенгауэра. М., 1991. - 372 с.
236. Шопенгауэр А. Избранные произведения. Ростов н/Д. 1997. 540 с.
237. Шпенглер О. Закат Европы. М., 1998. 667 с.
238. Экономцев Иоанн. Православие. Византия. Россия: Сб. статей. М., 1992.-251 с.
239. Ягодинский В. Кодекс чести воина российского // КВСД989. № 15. С. 61-64.
240. Ягодинский В. Честь имею // Коммунист Вооруженных Сил, 1989. № 12. -С. 53-55.
241. Яновский Р.Г. Социалистическая личность в условиях перестройки // Советская педагогика. 1989. № 6. - С. 3-7.
242. Bowden A. A. Study of the Personality of Student Leaders in the United States // Journal of Abnormal and Social Psychology. 1926. № 21. PP. 149.
243. Schneider I. The Cultural Situation as a Condition for the Achievement of Fame // American Sociological Review. 1937. № 2. PP. 480-491.
244. Murphy A.A. Study of the Leadership process / American Sociological Review. 1941. №6. PP. 674 -687.
245. Drucker P. Adventures of a Bystander. N.Y., 1978. P. 164-165.
Посвящается капитану Морозкину,
великолепному сапёру и настоящему Офицеру;
отдельный поклон майору Маркову,
сильному командиру с уникальной харизмой
Выше много было сказано о бессилии, безволии и лишённости духовного стержня современных офицеров. Однако нужно понимать, что такова ситуация в массе своей; я не собираюсь всех офицеров мести под одну гребёнку. В армии служат и великолепные офицеры, рыцари без страха и упрёка, как сказали бы М.Ю. Лермонтов и А.И. Куприн. Такие офицеры заслужили особого отношения и особого упоминания в настоящей работе, являясь ходячим укором остальной армии. Поэтому я решил показать образ одного такого офицера, правда, несколько подкорректировал его, чтобы передать усреднённую суть явления. Также я добавил некоторые дополнительные личные соображения.
Офицер не обязан быть благородным в каждом своём поступке, образцом моральности и нравственности. Такой субъект просто не выживет в армии. Тем более, такой субъект не сможет навести порядок в подразделении, где нужно быть предельно жёстким. Однако офицеру нужно иметь несколько черт, составляющих в совокупности его духовный стержень. Прежде всего, офицер должен быть справедлив. Он должен видеть и понимать каждого своего подчинённого и, подчиняясь требованиям не моральной, а армейской справедливости, судить подчинённых, распределять между ними наряды и задачи. От каждого по способности, каждому за дела его.
Безвольное подчинение приказам также недопустимо для офицера. Он должен просеивать приказы через свой внутренний стержень и сражаться за то, чтобы приказ соответствовал реальным условиям. В случае абсурдности приказа он может частично саботировать его выполнение или пойти и разъяснить высшему офицеру всю абсурдность приказа. Да, приказ не обсуждается. Но он не обсуждается солдатами, офицеры же – пастыри солдатского стада, опора армии, и кому, как не им, дано право думать перед тем, как делать, и думать, что делать!? Выразив своё отношение к приказу, офицер всё же должен его выполнить, разве что не всегда в таком виде, как хочет командование. Он должен выполнить его так, как это реально возможно, с минимальными потерями среди личного состава.
Как это ни парадоксально, такая манера поведения офицера сильно снижает его шансы на карьерный рост. Подавляющее большинство «идеальных офицеров» не имеют шанса на карьерный рост в силу своей кажущейся строптивости. Лишь единицы из них, наиболее несгибаемые, харизматичные и коммуникабельные, могут рассчитывать на серьёзный рост. Феномен маршала СССР Жукова и командующего Рокоссовского объясняется сложнейшими историческими условиями и особенностями сталинского времени, когда было реальностью, что о малейшем перспективном военном узнавало высшее руководство. В наше же время, да и в более позднее советское, им никогда бы не удалось так сильно вознестись именно в силу своей строптивости и непримиримой жёсткости; их просто сгнобил бы на низших должностях воинский офицерский коллектив, не удосужившись сообщить о них наверх. Такова судьба настоящего офицера.
Солдата нужно учить, с солдатом нужно как можно больше времени находиться кому-то из офицеров; он не должен быть предоставлен самому себе. Только так можно усилить дисциплинированность подразделения. Обучение необходимо, собственно, и для улучшения навыков солдата. Ситуация, когда солдат в армии только моет полы и бегает по тупым поручениям, недопустима. Он, прежде всего, солдат и должен ощущать свою исключительность, хотя бы в части осведомлённости и личных навыков. Присутствие офицера большую часть времени рядом с солдатом само по себе уже повышает боеспособность подразделения и его дисциплинированность. Солдат должен постоянно чувствовать «хватку» офицера на своём горле. Даже старослужащие и сержанты становятся гораздо дисциплинированней при наличии рядом офицера. Постоянное присутствие офицера вселяет дисциплину им в плоть и кровь: делая что-то, они чувствуют взгляд за ними офицера даже тогда, когда его нет рядом.
Обучение необходимо и самому офицеру, так что он должен постоянно совершенствоваться – не обязательно в убийстве, главное, чтобы он постоянно стремился расширять свой кругозор, не удовлетворяясь достигнутым.
Офицер должен не останавливаться ни перед чем, для того чтобы навести порядок среди подчинённых. Он может и должен применять мордобитие, прокачки, наряды, гауптвахты. Единственное, офицеру не следует сдавать солдат в прокуратуру и суд, тем самым соблюдая свойственную армии круговую поруку. Тогда, при всей жёсткости, солдаты будут его уважать, считая за своего. Поддерживая порядок, офицер должен наплевать на фактический запрет фиксировать в части дедовщину и реагировать на неё официальными методами; ухудшение отчётности не должно быть для него серьёзным препятствием. Глупость армейской бюрократии и установлений высшей власти нужно преодолевать на базовом уровне.
Я даже считаю, что для поддержания порядка офицер может и должен применять оружие. Если власти не доверять офицеру, то кому тогда доверять? Зачем ему тогда выдаётся табельное оружие? Здесь существует такой же абсурд, как и в случае с реформированной системой образования, где учителей лишили права оценивать своих же учеников, которых они на протяжении многих лет учили. Это право дано только чиновникам, которые понятия не имеют о личностных характеристиках учеников. Вот только бардак в системе образования не так опасен, как бардак в армии. Я утверждаю, что и абсолютная иерархия в армии суть благо для общества, ибо только она может обеспечить высокую степень эффективности армии. Современный же закон допускает половинчатость в признании сего факта. Полагаю, офицерам следует дать право применять оружие и не в боевой обстановке, только запретить причинять смерть и травмировать жизненно важные органы. Причём разрешить это не только в отношении оборзевших солдат, кидающихся на командира, но и в отношении пробравшихся в часть гражданских. Последним находиться на территории части запрещено, так пусть в следующий раз думают, что делают и куда ходят. На Кавказе только так и можно избавиться от произвола местных, что было проверено на практике.
Как уже говорилось ранее, офицеру следует избегать засилья дедовщины в подразделении. Отмеченные выше особенности поведения очень помогают в этом.
Спорным местом является отношение офицера к доносам. С одной стороны, это способ поддержания порядка, с другой стороны, донос может претить натуре офицера, его чувству справедливости. Офицер сам должен выработать личное отношение к этому вопросу, в зависимости от своего жизненного опыта и манеры управления подразделением, которая может сильно отличаться у разных типажей характеров.
Для офицера армия должна стоять на первом месте в жизни, он буквально должен жить армией. Бытовые вопросы не должны оттеснять вопросы службы на второй план. Не следует злоупотреблять обустройством личного гнёздышка, так как это может сместить приоритеты. Этому отчасти служит институт дневальных, а в прошлом российской государственности этому служили денщики из солдат, приставляемые к каждому офицеру. Практика Российской империи, когда у офицера в походе всегда был денщик, вообще очень позитивна. Она позволяет не думать офицеру о бытовых вопросах, которые берёт на себя денщик, да и поручения нужно через кого-то передавать. Так что денщики в современной армии по факту есть и выбираются офицером из подчинённых солдат. Их можно назвать доверенными солдатами.
При взаимоотношении с гражданскими офицеру следует сохранять выдержку. Вместе с тем, он должен быть готов призвать гражданского к ответу, причём, любого гражданского за любой поступок, которым тот наносит ущерб чести офицера или подчинённого ему солдата. Офицер не должен спускать на тормозах оскорбление своих подчинённых местными. Каждый такой случай должен рассматриваться, и на него необходимо незамедлительно реагировать. Рассказанный мною случай в поезде, когда офицер по навету о воровстве телефона у местных солдатами заставил подразделение скинуться на стоимость телефона, недопустим. Сначала местный должен доказать, если же доказательства не будет, офицер должен призвать местного к ответу за навет. В реальности это возможно через драку, в том числе с использованием оружия. Как минимум, офицер должен предложить такой выход обидчику, если же тот не согласится, то можно смело разворачиваться и игнорировать его. Возможно, но не желательно, привлечение к разборкам компетентных органов – для доказательства виновности или невиновности.
Настоящий офицер не должен страшиться смерти. Ему следует относиться к данному вопросу философски. В реальности этому сильно помогает психологический настрой, который даёт армия, в результате которого даже затюканные солдаты не страшатся смерти. Для них страшнее находиться под постоянным давлением сержантов и старослужащих, чем сменить обстановку, пусть и с риском для жизни. Офицер не должен отставать в этом от солдат, только его к этому должны направлять совсем иные психологические мотивы: жизнь армией, дисциплина, стремление поддерживать порядок в подразделении, свободный доступ к оружию, сознание своей исключительности по сравнению с гражданскими, философское спокойствие, сознание всей бессмысленности суетных страхов.
Офицер может ругаться и сквернословить, сильно пить, может угнетать солдат и подчинённых офицеров, может драть с них три шкуры. Он может не знать и не признавать философии и религии. Но отмеченные выше особенности должны войти в плоть и кровь офицера, став сами по себе его внутренним стержнем. Вроде бы не так много и нужно для создания идеального офицера, однако так только кажется. Подумайте, многие ли из вас или ваших знакомых смогли бы пойти по пути идеального офицера: при всей кажущейся простоте, этот путь невероятно сложен. С него сложно не сойти, на него сложно встать – сложно не теоретически, а социально и психологически.